Наблюдения и исследования последних лет побудили меня взяться за составление «Рассказов о нечисти и ее повадках». Прямо скажем, задача не из легких! Ведь писать о всяких там нечистых делах мне еще никогда не приходилось.

Речь пойдет о вичеристике. В связи с решительными успехами советских специалистов, в последнее время на международных совещаниях по антропологии, наряду с названием «вичеристика», введен, уже почти официально, термин «nechistology» - «нечистология».
Живых существ - непосредственных объектов этой большой и сложной науки - английские ученые стали называть между собой ласково - «нэччи». Нечистология изучает широкий круг редко встречающихся существ самого разного происхождения, внешне очень схожих с человеком, но далеко не тождественных ему.

И начнем мы, пожалуй, с самой простой нечисти, наиболее распространенной ее разновидности.

Трудно быть Волколаком

У меня был друг - оборотень. Однажды он волком убежал в лес. Когда потом в милиции его спрашивали, зачем он это сделал, он только молчал, много плакал и повторял все время: я не могу, не могу...

Однажды ему стало худо в гостях. Ни с того ни с сего. Без всякой видимой причины. Как будто бы выпил чего-то такого. Он прямо-таки с ума сходил, все бродил взад-вперед, никак не мог понять, чего ему так не хватает...

Наконец он вышел на воздух, один, и ходил босиком, туда и обратно, враскачку. Расстегнул ворот и, дыша полной грудью, в тумане бродил по влажной траве, как в тоннеле метро, но там ему скоро наскучило, все равно все время чего-то недоставало.

Он захотел вернуться в комнату, назад, к людям, к веселью и музыке, но никак не мог попасть в такт, даже в танце все равно не находил спасения, и тогда он не выдержал и громко закричал, и лицо его вытянулось - стало другим, сильно изменилось, как лицо умирающего человека. Затем он быстро выбежал в соседнюю комнатуху, а там с размаху -рыбкой - взметнулся, нырнул на чью-то застланную кровать и стал метаться по тугой чужой подушке, жадно глотая слезы и слюни и бормоча сквозь рыдания:

- Все. Больше не могу. Завязываю. На фига надо. Такая жизнь. Задыхаюсь...
Было очень странно. Никто ничего не мог понять. И предпринять. Не догадались даже вызвать «скорую». Да и все равно не успели бы. Только подошел его маленький сынишка. Вот он - посоветовал:

- Вы бы его сбрызнули немного водой. Сверху на рубашку.
Сам принес из кухни кружечку воды и немного смочил папане губы, действовал быстро, свободно и уверенно. И вылил все остальное сзади за воротник.
Тогда-то он, мой приятель, ожил. Поднялся, стал подпрыгивать, хватать всех других за локоть.
- Видели?! Видали?! Рыба я, рыба!

Потом сунул голову в бассейн с золотыми рыбками и глубоко обоими легкими с наслаждением втянул в себя холодную воду. Закашлялся, забился в судорогах, упал. Стали делать искусственное дыхание. Насилу откачали...

Разговор по душам

Я его во всех таких выходках решительно не понимал. Я вообще совсем другое дело. И ни в кого такого я превращаться не умею и не хочу. Я спрашивал его:

- Ты чего это, друг, а? Тебе что ж, выходит, жены мало? Не любишь ее, что ли?
Он ненадолго затихал.
- В том-то и дело, что люблю. Это и есть, наверное, самое плохое для нас двоих. Для нее и меня.
Я попробовал переменить тему:

- Так перестань быть волком. Что за странные выходки!
Он задумался:

- Знаешь ли, иногда бывает так приятно, что у тебя что-то еще есть за душой. Что-то, о чем больше, кроме тебя, никто не догадывается. Представь: она на тебя смотрит - а ты волк, она о чем-то своем - а ты волк, она уже начинает сердиться и в бешенстве переходит на крик - да что ты, наконец, что за бестолочь такая! - а ты все равно волк и не слышишь ничего, это защитная реакция. Многим такое даже нравится. Некоторым женщинам. Они говорят: в нем что-то есть особенное, не такой как все. Но они забывают подчас, что волки серы и что волки едят сырое мясо, - он отвернулся озлобленно и щелкнул зубами.

- Брось это все, - сказал я, похлопав его по плечу, - дружище, никакой ты не волк, волки - это не те, что внутри, а те, что снаружи. Внутри-то, поверь мне, каждый может...
- Я убегу, - неожиданно пространно пообещал он, как будто это я потребовал от него обещания. - Все равно убегу. Вот увидишь.
- Но скажи ты, - не унимался я, - объясни, чего тебе, наконец, не хватает? Все у тебя есть: и семья, и квартира, классная мебель, прелестные детишки, жена -прекрасная хозяйка. А как тебя кормят! Главное, ты заметь, как тебя кормят! Ну разве тебе хотелось бы чего-нибудь еще? Из еды?
Он призадумался глубоко и промолчал.
Тогда я совсем уж не выдержал:
- Что ж ты, гад?.. Чего ж тебе надо еще, собака, а?
- Собака, - неожиданно согласился он, никуда не глядя, лицо его посерело, и честные, немного замученные черные глаза налились слезами. Ему, видимо, очень понравилось это слово, и он решил еще раз его повторить, раздельно произнеся каждый слог: - Са-Ба-Ка...

Он поглядел сквозь решетчатый прямоугольник окна на черное небо и вдруг завыл. Пронзительно так, жалобно и, что самое главное, громко. И я понял тогда, что решительно в нем ничего не понимаю. Ясно только одно, что сколько волка ни корми, отдачи от него все равно не добьешься.

- Более всего, - сказал он, - я очень беспокоюсь за жену. Я прошу тебя, если что-нибудь случится со мной - ну, мало ли, если что-нибудь - не оставляй ее. Она у меня, знаешь ли, очень впечатлительная, к тому же сердечница. Дай ей капли. Если она когда-нибудь увидит, как меняется у меня лицо, я боюсь, она может не выдержать. Это все, - он указал на нос, рот, губы и зубы, - сходит, как маска из масла. Остаются только глаза. Когда это со мной происходит, я ухожу в далекую темную комнату (в уборную и не зажигаю огня) и запираю на ключ дверь.

И еще одного я больше всего боюсь. Я запомнил это из старой книги: оборотень ведь стремится к убийству, это его инстинкт. Причем он стремится к убийству наиболее близких и дорогих ему людей, тех, кто всегда с ним рядом. Вот почему я так беспокоюсь за жену. Если что-нибудь с ней случится, я прошу, не оставляй меня, пожалуйста, не оставляй меня...

Он потом еще так долго жил, но однажды оно все-таки проступило в нем, проявилось это его свойство. То, чего он опасался физиологически больше всего.

Жертва профсоюзной травли

Было это на профсоюзном собрании, когда он сидел прямо напротив кресла начальника. Собралось очень много незнакомых людей. Он был центром всеобщего внимания, потому что обсуждали его работу. О нем сказали, что вроде бы он ничего, хороший парень, и вполне даже можно принять у него этот отчет, будь он неладен, но вот сделано только все как-то неласково, не от души. Одна женщина попросилась выступить. Она забралась на самодельную складную кафедру и сказала оттуда с высоты, что он вообще человек злой и что зачем только такого держат. Да и работу-то свою он не любит, хоть и безупречно выполняет, и что это только хуже, потому что он притворяется. Он молчал и хмурился. Тогда поднялся начальник. Он сказал, что незачем так уж сгущать краски и что человек-то перед ними хороший, только вот он никогда не сходится с людьми, не умеет себя подать и вообще ведет себя волком в коллективе. К тому же имеются еще некоторые отрицательные черты в его поведении. Начальник припомнил, что как-то раз они встретились внизу в вестибюле, немного задержались и поговорили, и он вслух обратил внимание на то, «что это вы со мной не здороваетесь?» И знаете, что он услышал в ответ?
- А сейчас еще нет восьми часов, рабочий день не начался, я вовсе не обязан с вами здороваться!

Подобное поведение несовместимо с требованиями и недопустимо, а так, в общем, ничего, и оценка работы положительная.
Он, мой приятель, тем временем сидел, вжавшись в кресло, и наблюдал за происходящим оттуда из глубины, и все ноготком норовил потрогать во рту два здоровенных некрасивых выступающих вперед зуба. Потом ему предоставили слово, он сказал:
- Ну что с того, что я не общаюсь, за что вы все на меня так, нельзя же, чтобы много и на одного, становится очень страшно, ведь это не дает вам права меня травить, а вы меня травите и уже затравили совсем.

И замолк. Начальник удивился, слегка опешил, сгреб со стола все бумаги, побагровел, но потом сказал, прекрасно понимая свое превосходство, что перед ним в кресле сидит человек нравственно неустойчивый и слабый. Он говорил, расставив на столе, как шахматные фигуры, свои здоровенные, будто накрахмаленные и отварные кулачищи и, глядя вниз на тщедушного оборотня, мягкое маленькое тельце которого извивалось перед ним, принимая любые формы и прижимаясь к теплой спинке:
- Мы вас травим? Это кто же может так сказать, что мы вас травим? Да вы сами-то что? Кто? Вы в чем-нибудь можете быть к нам в претензии? У вас могут быть к нам какие-нибудь претензии? Не понимаю...

И вопросительно уставился на него. Глазами.

- Это не человек! - грозно взревел между тем, нависая над его головой, начальник. - Это ж уж! Вот только где его желтые потные пятнышки, что обычно всегда по бокам головы около ушей у ужей? О боже мой! - он в ужасе отшатнулся. - Они исчезли, потухли, погасли!
Мой друг сидел. И все вокруг от него ждали чего-то, а он был до того напуган, что свернулся в клубок на сиденье, наклонил лобастую голову, слегка подался туловищем вперед, принял оборонительную позицию, сверкнул исподлобья желтым глазом, потом сразу выпрямился, одним прыжком вскочил, мгновенно подбежал к столу и два раза укусил розовый кулак начальника.

Он потом сам больше других испугался своего поступка, но было уже поздно и ничего нельзя было сделать. Никто сначала ничего не понял. Только многие видели, что в момент укуса у него между зубами промелькнул раздвоенный тонкий язычок. У ужа так никогда не бывает.
- На помощь! - завопил начальник, облизывая руку и почему-то уж очень пристально разглядывая на ней две почти незаметные отметины от змеиных зубов, на которых выступили желтые капли. - На помощь! Все! Я только ранен!

Двое сильных мужчин взяли начальника за обе руки и отвели в медпункт. Там он умер через два часа в страшных мучениях. Вот и вся история.

Вместо эпилога

А моего приятеля потом хотели судить, думали принудить к лечению, но так из этого ничего и не получилось. Только лишь пятеро здоровых мужиков из соседнего отдела взяли его однажды под локти и насильно отвели к зубному врачу, чтобы удалить раздвоенный язычок. Так они позаботились о безопасности коллектива...
Но ни в чем нельзя быть уверенным! Такие вещи у оборотней - они ведь как хвост у ящерицы - быстро отрастают.
И все теперь были осторожнее... И его больше никто никогда не трогал... И отчеты принимали без препирательств и лишней воркотни... Атак ничего... И он долго работал еще...

Источник: "Секретные материалы. Досье. НЛО" №12 (54) 2012 г