Принципиальность Иосифа Виссарионовича выступает особенно рельефно при сравнении с поведением других высокопоставленных родителей, которые оказывались в таком же сложном положении. И даже не в очень сложном, просто когда над их детьми нависала какая-либо угроза.



Вспомнить об этом надобно не только для сопоставления, но еще и для того, чтобы показать одну из причин, способных посеять рознь, вызвать недоброжелательство, затаенную ненависть. А коль скоро речь идет о птицах самого высокого полета, то подобные эмоции рано или поздно отражаются на больших событиях государственной важности. Иллюстрацией к такому утверждению служит хотя бы история с Никитой Сергеевичем Хрущевым и одним из его сыновей.

Я мало общался с Хрущевым, только по военным делам, родственников не знал, о случившемся мне известно в основном из чужих уст, поэтому в подробности вдаваться не стану, очерчу лишь канву. Несколько молодых командиров (впредь буду употреблять термин "офицеры") коротали время в тыловом городе, кажется, в Куйбышеве.

Папенькины сынки-лоботрясы придумали развлечение, нервы щекочущее: стрелять из пистолетов в яблоки или бутылки на головах своих подружек, девиц определенного толка. Ладно бы в офицерскую рулетку сыграли, собственными жизнями рисковали, по крайней мере, это порядочно, а то ведь других под пули-то ставили. Прямо в номере гостиницы, после выпивки и постельных упражнений. В глазах муть, руки некрепкие, да и у девиц, вероятно, головы покачивались после предыдущих радостей. Вот и всадил сын Хрущева пулю не в яблоко, а прямо в лоб полуголой красавице. Наповал.

Суд поступил, на мой взгляд, не очень даже и строго. Штрафника разжаловали и отправили на фронт. Ему бы потерпеть, похлебать солдатской каши в окопах или отличиться в атаке, смыть с себя позор кровью. А он, видите ли, обиделся. И на власть, которая за шалости карает, и на отца, за то что не выручил, и на непосредственное начальство, которое относилось к нему, как ко всем, без поблажек. А обидевшись - при первой возможности перемахнул к немцам.

Сначала у нас думали, что просто в плен попал, всякие случайности бывают. Однако вскоре Хрущев-сын стал появляться во вражеских траншеях с радиоусилителем, уговаривая советских воинов последовать его примеру, переходить к немцам. Сдавайтесь, мол, поскорее, войну все равно проиграете, а немцы к перебежчикам относятся хорошо: тепло одевают, сытно кормят, увозят подальше в тыл, в спокойные места. Хочешь жить - штык в землю!

Нелепая ситуация: отец - первый секретарь ЦК ВКП(б) Украины, член Военного совета фронта, организует борьбу с оккупантами, воспитывает, вдохновляет людей, а сын его по радио, в листовках, в газетах призывает всех плюнуть на партию, на советскую власть и сотрудничать с гитлеровцами.

Вот Яков Джугашвили тоже в плену, но на предательство не пошел, за фашистов не агитирует, вреда не приносит, немцы держат его за семью замками где-то в глубине Германии. А молодой Хрущев гастролирует вдоль фронтовой линии, горланит перед микрофоном, вселяя сомнения, колебания в души воинов. Ведь это не кто-нибудь, а сын всем известного Никиты Сергеевича. Действовало. Особенно на украинцев.

Иосиф Виссарионович высказал Берии и Андрееву свое недовольство: провокатор, изменник наносит вред, а у нас что, нет возможности ему глотку заткнуть?! Сразу же были отданы соответствующие распоряжения нашей агентуре по ту сторону фронта, и буквально через несколько дней группа партизан проникла в оккупированный город и в короткой стычке отбила Хрущева-младшего, захватив его живым и почти здоровым - с несколькими синяками и шишками. Пришло время расплачиваться за грехи. Изменник должен был предстать перед партизанским судом.

А у народных мстителей за линией фронта законы были особые, похлеще, чем государственные. И вот тут впервые в дело вмешался Никита Сергеевич. Вызванный в Москву на какое-то совещание, он нашел возможность поговорить со Сталиным о своем сыне. Не защищал его, а лишь попросил вывезти из немецкого тыла и судить обычным военным судом. При этом, конечно, появлялась какая-то возможность сохранить сыну жизнь.

Очень просил Никита Сергеевич, даже унижаясь. Понимал всю сложность положения, но ведь как не порадеть своему, родному... Иосиф Виссарионович ответа сразу не дал. С одной стороны, провокатор уже обезврежен, а Никита Сергеевич мучается, страдает. Может, не надо усугублять его переживания? Но с другой стороны, за сыном не одно, а несколько тяжких преступлений заслуживает самой суровой кары. С какой стати ему поблажку давать?! Руководящие товарищи, их семьи на виду, на них смотрят, с них спрос особый. Никакого попустительства, а то ведь игумен за чарку, а чернецы за ковши.

Сталин велел запросить партизан о возможности переброски провокатора самолетом на Большую землю. Ответ пришел неожиданный и столь резкий, что его сразу доложили Иосифу Виссарионовичу. Партизаны сообщили, что при захвате предателя погибли несколько боевых товарищей. Для чего старались, для чего были жертвы, чтобы вывезти изменника в безопасное место, укрыть от заслуженного возмездия? Очень это обидно. Раненых, которым сложные операции требуются, отправить не на чем, а за предателем самолет придет, летчиков на риск пошлют?! Нет у партизан на это согласия.

- Они правы, - сказал Сталин. - Пусть судят сами. Как решат, так и будет.

Изменника расстреляли. Хрущев-старший отказался от сына, о нем нигде не упоминали, будто он и не существовал никогда. Однако в глубине души Никита Сергеевич сохранил обиду на Сталина: мог, дескать, посодействовать, а отказал. Возникла язвочка, которая растравлялась потом другими обидами, большими и малыми, в общем-то неизбежными при совместной работе в трудное время. Рос нарыв, который через несколько лет подтолкнет Никиту Сергеевича в стан недоброжелателей стареющего вождя.

Лопнет этот нарыв после смерти Сталина: с высокой партийной трибуны обрушит злопамятный Хрущев на Иосифа Виссарионовича поток критики, смешивая то, что было, с мутными домыслами, сваливая на Сталина все грехи, в том числе и свои. Отомстит, отведет душеньку.

В.Успенский, "ТАЙНЫЙ СОВЕТНИК ВОЖДЯ"