«Я кажусь себе ребенком, который, играя на морском берегу, развлекается, найдя камешек поглаже, или раковину попестрее, чем прочие, в то время как великий океан истины расстилается предо мной неисследованным», - писал Исаак Ньютон.

С тех пор мы почувствовали, что наука делает нас всезнающими, а техника - всемогущими; что мы становимся высшими существами, используя природу лишь в качестве строительного материала. Очарованные своими знаниями, мы решили, что можем определять: это в природе сделано правильно, а это нет. Поэтому находка, что большая часть молекулы ДНК не содержат генетическую информацию, вызвала восторг в научных кругах: вот непреложное доказательство бессмысленности природы! Правда, позднее выяснилось: «лишние» части служат для модификации и подгонки генетического материала, что незаменимо, например, в борьбе с заразой.

Колонии муравьев, насчитывающие до миллионов особей, обладают высочайшей степенью организации. Они проявляют многообразные виды активности и осуществляют сложнейшие проекты. И все это без указаний какого-либо видимого «предводителя».

Но в этом слаженном «механизме» каждый пятый муравей отлынивает от работы, став на первый взгляд бесполезным паразитом. Первым предположением было, что они просто больны. Чтобы выявить причины столь нетипичного поведения насекомых, ученые отделили «ленивых» муравьев от остальных. К изумлению исследователей, четыре пятых из «ленивцев» тут же перешли к обычной трудовой деятельности. А среди «трудяг», оставшихся без «паразитов», каждый пятый перестал работать. Таким образом, возникли два отдельных сообщества с одинаковой «общественной» структурой, где каждый пятый муравей, по непонятной причине, не участвует в общем труде.

Эксперимент показал, что у Природы свои законы. Не понимая их и опираясь лишь на собственную логику и понятия, мы неминуемо входим в противоречие с ними. И результат противостояния всегда будет предсказуем.

Бактерия и человек

Найдены ископаемые останки бактерий, которым более 3,500 миллионов лет. И они, бактерии, по-прежнему являются доминирующей формой жизни на Земле.
Стефен Д. Гулд

Кажется, что проще и примитивней крошечной бактерии? Оказалось, изучать возможности отдельно взятой бактерии, как это было принято до сих пор - все равно, как оценивать возможности человека, изучая его отдельные клетки. Результаты исследований буквально переворачивают наши представления об этих «простачках».

В естественных условиях бактерии организуют сообщества со сложной структурой, состоящие из миллиардов и триллионов особей. Вырабатывая совместные решения и претворяя их в жизнь, бактерии используют передовые коммуникационные методы, развитые до такой степени, что их химический язык включает в себя семантические и даже прагматические аспекты. Благодаря общению и взаимодействию между отдельными бактериями и всей колонией, в ней возникают новые сложные формы (структуры). Бактерии приобретают способности и свойства, которых не было изначально в их генетической информации.

При столкновении колонии с новой проблемой производится коллективный сбор данных, поиск собранной в прошлом информации, а затем, совместная обработка информации миллиардами и триллионами бактерий колонии, что превращает ее в «сверхмозг». Этот «сверхмозг» способен решать задачи, которые и человеку не всегда по плечу.

На сегодняшний день человеческое сообщество разбито на отчужденные группы и группки, каждая из которых с завистью и подозрением следит одна за другой. Поставив личные интересы превыше общественных, мы потеряли способность объединения. Оказавшись во взаимосвязанном глобальном сообществе, мы более не сможем решать свои проблему в одиночку, не принимая в расчет интересы других. Поэтому, человечество испытывает многоплановый кризис, и его дальнейшая судьба не ясна.

Бактерии были первыми на нашей планете и необыкновенно преуспели. Они действуют, согласно основному закону природы, забытому нами – закону объединения. Если мы хотим выжить, то и нам без этого закона не обойтись. Давайте учиться у бактерий!

Пока же, пытаясь избавиться от «лишнего» в Природе, ученые пополняют бесконечный список собственных ошибок.

Так рафинированные продукты, очищенные от природного «мусора», были признаны наиболее полезными, и питание ими стало делом общественного статуса. Но природа припасла любителям «чистых» продуктов сюрприз.

Уверовав в теорию Пастера, медицина увидела причину эпидемий в микроорганизмах и их токсинах. Поэтому возбудителя болезни под названием бери-бери, вспыхнувшую на Дальнем Востоке в конце XIX века, искали лаборатории всего мира. Уже были опубликованы исследования о якобы вызывающих болезнь микроорганизмах, но лекарство так и не было найдено и количество жертв эпидемии росло.

Причина «эпидемии» была установлена в 1897 году, благодаря наблюдательности скромного тюремного врача из Индонезии (в ту пору Голландской колонии) Христиана Эйкмана и … дворовым курам. Последние питались белым очищенным рисом из пищевых остатков и болели вместе с заключенными. После перехода на неочищенный «черный» рис, куры выздоровели. Таинственным «возбудителем болезни» оказалось отсутствие в рационе витамина B1 (тиамина), тогда неизвестного науке, находящегося в оболочке риса.

Попытки подвести Природу и ее детище – человека под изобретенные нами стандарты обычно ведут к плачевным результатам. Так, наша психиатрия превратилась в орудие манипуляции личностью. Специалистами создан образ «нормального» человека, который не бывает чересчур грустен, сердит или взволнован. Черты характера, не попадающие под этот стандарт, квалифицируют как «инфантильные» или «невротические».

На самом деле, лишь единство, выстроенное из противоречивых и зачастую «неправильных» компонентов, создает полноценную личность.

Это как нельзя лучше показано в приведенном ниже кратком изложении рассказа «Четыре стихии» мастера фантастического жанра Роберта Шекли.

Элистер Кромптон был стереотипом - однолинейный человек, желания которого нетрудно предугадать, а страхи очевидны для всех. Болезненно-худощав, за толстыми линзами очков водянистые, тусклые глаза; на лице редкая растительность.

Словом, Кромптон был клерком - воплощение Меланхолического темперамента Воды. Всю свою жизнь он с непреклонной методичностью добирался до своего стола. В пять пополудни аккуратно складывал гроссбухи и возвращался в свою меблированную комнатку. По воскресеньям и праздничным дням изучал геометрию Эвклида, потому что верил в самосовершенствование. А раз в месяц прокрадывался к газетному киоску и покупал журнал непристойного содержания.

Он знал, что врачи сделали его таким ради его же блага: в одиннадцать лет у него выявили три независимых личности. Наиболее подходящую оставили в первоначальном теле, а двум другим присвоили новые имена и во временных телах разместили в детские приюты, на Марсе и на Венере.

Кромптон поправился после операции, но двух третей натуры ему недоставало: некоторых человеческих черт, эмоций, способностей. Он с завистью наблюдал людей во всей манящей сложности противоречивых характеров, восстающих против стереотипов. Был лишь один путь к достижению внутренних противоречий и страстей - ради этого он ждал тридцатипятилетнего возраста, когда имел право на Реинтеграцию.

- Я требую осуществить мое право на Реинтергацию.

Доктор вздохнул и вынул толстую историю болезни. - Да ты даже не представляешь себе, что такое эти Кромптоны! - воскликнул он - Ты думаешь, что это ты неполноценный? Да ты вершина этой кучи хлама! - Мне все равно, что они собой представляют, - сказал Кромптон. - Они часть меня. Пожалуйста, дайте адреса и имена.

Уйдя с работы, он забрал старательно накопленные сбережения и купил билет до Марса, чтобы отыскать там Эдгара Лумиса. Тот оказался высок и строен, и нисколько не походил на Кромптона. Но между ними существовало какое-то влечение, притяжение, мгновенное созвучие. Разум взывал к разуму, части требовали целого, и Лумис, ощутив это, поднял голову и открыто взглянул на Кромптона.

Тот рассматривал Лумиса, внимательно исследуя его правильные, красивые черты лица, загар, небрежное изящество одежды, впалые щеки, на которых видны были следы косметики. Вот, думал он, стереотип сластолюбца, человека, живущего ради удовольствий и неги - само воплощение Сангвинистического темперамента, в основе которого лежит Огонь, рождающий в человеке беспричинную радость и чрезмерную привязанность к плотским удовольствиям. Лумис - стереотип, все желания которого легко предугадать, а страхи очевидны для всех и каждого. Наслаждение в чистом виде, которым Лумис руководствовался в своей жизни, было совершенно необходимо Кромптону, его телу и духу. Этот растленный, самодовольный альфонс, это существо с моралью кобеля было частью его самого, частью, необходимой для Реинтеграции.

- Я следую правилу - сказал Лумис, - никогда не загадывать дальше четверга. Старик, приезжай через три или четыре года, тогда поговорим. - Но это невозможно, - объяснил Кромптон. - Вы тогда будете на Марсе, я - на Земле, а наш третий компонент - на Венере. Нам уж ни за что не встретиться в нужный момент. Если вы передумаете, я остановился в мотеле «Голубая Луна». Когда до отправления ракеты оставался час, в номер вошел Лумис, огляделся и запер за собой дверь. - Я передумал, - сказал он - Я согласен на Реинтеграцию. Больше всего на свете боюсь физического насилия. Не лучше ли просто реинтегрировать, и тогда я вам все объясню?

- Ну что ж, давайте - сказал Кромптон. Но Реинтеграции не произошло. Слияния, в результате которого из двух элементов образовалась бы единая личность, быть не могло, пока к ним не присоединится Дэн Стэк, третий недостающий компонент.

За четырнадцать часов пути Кромптон многое узнал о Венере, куда устремились люди типа американских пионеров или австралийских скотоводов. Они упрямо сражаются за место под солнцем и бьются с аборигенами. На группе плантаций в самой глубине континента пятьдесят землян присматривали за работой двух тысяч аборигенов.

- А вам уж больно нужен этот Стэк? - спросил Старшина. - Он мой брат, - сказал Кромптон, чувствуя внезапную слабость. Старшина жестко посмотрел на него. - Да, - сказал он, - родственнички есть родственнички, тут уж ничего не поделаешь. Но хуже вашего братца я в жизни никого не видел, а я - то уж насмотрелся всякого. Оставьте его лучше в покое. - Я должен найти его,- сказал Кромптон.
В этот вечер Лумис уговаривал его отказаться от поисков. Ясно, что Стэк вор и убийца. Какой смысл объединяться с таким? Но Кромптон чувствовал, что все не так просто: Стэк - еще один стереотип, не считающийся с обычными человеческими правилами. Слияние изменит его, восполнив то, чего недостает в Кромптоне и Лумисе: внесет должную толику агрессивности, жестокости, жизненных сил.
Полковник Прентис очень хорошо помнил Стэка.

- Да, он был с нами почти два года. Затем я его отчислил. Мы вовсе не разбойничья армия завоевателей. Стэку с его тупой головой трудно было понять это. Он впал в неистовство и застрелил аборигена, а потом перестрелял и всех других. Остановить его не могли. Оставить такого человека я не мог. Он нуждается прежде всего в психиатре. Какое-то время Стэк работал в доках. Сошелся там с парнем по имени Бартон Финч. Оба попали в тюрьму за пьянство и дебош; потом их выпустили. Сейчас они - владельцы маленькой лавки где-то возле Кровавой Дельты.

В ночь перед отъездом взбунтовался Лумис. - Я согласен на Реинтеграцию, но не с маньяком-убийцей. - Он часть нас, - возразил Кромптон. - Маньяк- убийца! Он уничтожит нас! Подходящего ответа Кромптон не нашел. Без Стэка слияние было невозможно. - Мы едем, - сказал он.

Они достигли последнего пристанища Дэна Стэка. Кромптон медленно шел по улице. Пройдя три пустых магазина, он увидел четвертый с вывеской: «Стэк и Финч, провиант» и вошел. На табурете сидел загорелый, усатый мужчина лет пятидесяти.

- Дэн Стэк? - спросил Кромптон. - Я Эд Тайлер, шериф. Стэк в тюрьме. Этот амбар и есть тюрьма. Он убил человека, его зовут Бартон Финч. Тот еще жив, но вот-вот кончится. Я приговорил повесить Стэка. Вы можете присутствовать при повешении. Шериф отворил дверь амбара. Несколько человек вошли туда и вскоре вернулись, волоча за собой арестанта.

- Дайте слово сказать - прозвучал сдавленный голос Стэка.

- Пусть скажет свою речь по праву умирающего - вступился за него шериф.

Стэка поставили на фургон, накинули петлю на шею. Он был крупный, ладно скроенный человек. Полное, изрезанное морщинами лицо выражало тревогу, ненависть, страх, в нем угадывались буйный нрав, тайные пороки и затаенные горести. Жесткие черные волосы свисали на разгоряченный лоб, черная щетина выступала на горящих щеках. Весь облик выдавал порожденный Воздухом темперамент Холерика - человека, легко впадающего в гнев и теряющего рассудок.

- Ребята, я сделал много плохого в своей жизни, - начал он. - Был лжецом и обманщиком, ударил девушку, которую любил, обокрал моих дорогих родителей, проливал кровь несчастных аборигенов. Но я хочу, чтобы вы знали, что я боролся со своей греховной натурой и пытался ее победить. Но я не убивал Бартона Финча! Он был моим единственным другом на всем белом свете!

- Начнем! - сказал шериф. И тут Стэк с выражением бесконечного отчаяния на лице заметил в толпе Кромптона. И узнал его. Глаза их встретились. Кромптон принял решение и позволил Стэку войти в себя.
Толпа зарычала, когда тело безжизненно повисло на вытянувшемся канате. А Кромптон пошатнулся как от удара - сознание Стэка вошло в него. И упал без памяти.

Реинтеграция… Слияние… Завершение… Достиг ли он этого во время целительного обморока? Кромптон принялся осторожно обследовать свое сознание. Вот Лумис, безутешно причитающий; вот Стэк, неподвижный, не слившийся с ними. Кромптон понял, что Стэк был честен в своей последней речи. Он искренне желал изменений, самоконтроля, выдержки. Но ни на йоту не был на это способен. Кромптон пытался восстановить равновесие, распространить свою власть на оба своих компонента. Но они, в свою очередь, бились каждый за свою автономию. Потом у Стэка наступил момент просветления.

- Очень сожалею. Нужен еще и тот, другой. Я пытался измениться. Но слишком много было во мне всякого… то горячего… то холодного. Я пошел на Расщепление… - Так есть еще один наш компонент? - воскликнул Кромптон. - Кто он, где? - Вы должны пойти к Финчу и затащить его в себя. Поторопитесь…

…В задней комнате лежал Финч - последняя надежда на Реинтеграцию. Лежал совсем тихо, с открытыми глазами, уставившись в пустоту отсутствующим взглядом. У него было широкое, белое, абсолютно ничего не выражающее лицо идиота. В его плоских, как у Будды, чертах, застыло нечеловеческое спокойствие, безразличие ко всему живущему. Он ничего не ждет, ничего не хочет. Тонкая струйка слюны стекала из уголка губ, пульс был редким. В нем нашел максимальное выражение темперамент Земли - Флегма, которая делает людей пассивными и безразличными ко всему. Кромптон вперил взгляд в глаза идиота, пытаясь заставить посмотреть на себя, узнать и соединиться. В это мгновение и Стэк стал убеждать Финча посмотреть и увидеть. Даже Лумис нашел в себе силы присоединиться к ним в объединенном усилии.

Все трое не спускали глаз с кретина. И Финч, пробужденный к жизни тремя четвертями своего «я», тремя компонентами, взывающими к воссоединению, сделал последнюю попытку. В его глазах всего на миг мелькнуло сознание. Он узнал. И влился в Кромптона. Тот почувствовал, как свойства Финча - бесконечное спокойствие и терпимость - затопили его. Четыре Основных Темперамента Человека, в основе которых лежат Земля, Воздух, Огонь и Вода, соединились. Кромптон издал пронзительный вопль и свалился замертво.

Когда лежащий на полу открыл глаза, он зевнул и сладко потянулся, испытывая несказуемое удовольствие от света, и воздуха, и ярких красок, от чувства удовлетворения и сознания того, что есть в этом мире дело, которое он должен исполнить, есть любовь, которую ему предстоит испытать, и есть еще целая жизнь, которую нужно прожить. Тело, бывшее собственностью Элистера Кромптона, временным убежищем Эдгара Лумиса, Дэна Стэка и Бартона Финча, встало на ноги. Оно осознало, что настал час найти для себя новое имя.

Титаническая борьба человечества с многогранностью природы напоминает сказание греческой мифологии.

Прокруст, разбойник с большой дороги, заманивал в свой дом доверчивых путников. Поместив их на ложе, он обрубал ноги тем, кому оно было коротко, а кому велико - вытягивал. В конце концов, и сам Прокруст оказался жертвой своего ложа, когда Тесей, другой мифический герой, поступил с ним, как тот со своими пленниками.

Попытки свести Природу и ее детище - человека - к надуманным стереотипам приводят к плачевным результатам, как для «подгоняемого» объекта, так и для тех, кто этим занимается.

Сергей Белицкий, доктор наук о Земле