История взаимоотношений обывателя и науки интересна и однообразна примерно в той же мере, как история отношений ромео и джульетт: всю дорогу одно и то же, но всякий раз по-новому. В году почти ушедшем новые сюжеты не написались, но старые рассказы получили захватывающее продолжение, о чём мы здесь и побренчим немного под сладкую рождественскую бражку.

I

«На долю человеческого разума в одном из видов его познания выпала странная судьба: его осаждают вопросы, от которых он не может уклониться, так как они навязаны ему его собственной природой; но в то же время он не может ответить на них, так как они превосходят возможности человеческого разума», — так Иммануил Кант определял условие задачи, и если к этому что-то добавлять, то только попытку решения. Наиболее эффективным методом стала наука, то есть инструментальная приставка к чувствам и разуму, расширяющая возможности человеческого познания и, что немаловажно, живущая своей собственной логикой — не той, посредством которой я могу организовать передачу мною понятого собеседнику, а той, которая позволяет получать новые знания. В некотором смысле это логика нечеловеческая, поскольку ей всё равно, как вы позавтракали, что у вас с семьёй и какой диктатор нынче на дворе: два плюс два всегда будет четыре.

Для обывателя же наука — это сборник ответов. В его словаре «умный» абсолютно синонимично «всезнайке». Ему представляется, что наука взяла на себя исключительное право знать всё. Подобная наглость не может не раздражать добропорядочных леди и джентльменов, ведь очевидно, что знать всё невозможно. Поэтому каждый раз, когда учёный пожимает плечами, обыватель кричит «Ага!», что твой попугай Зигмунд, а когда яйцеголовый мешает реднеку быть человеком со всеми его нюнями, тот поудобнее перехватывает загодя выломанный из забора кол.

В 2012-м примеров того и другого было предостаточно, но мы ограничимся двумя наиболее вопиющими конфликтами, которым не один год. Сейсмология и климатология по сей день находятся на этапе выработки методов, которые позволили бы произвести необходимые наблюдения и затем интерпретировать данные так, чтобы построить объясняющую и предсказывающую теорию. За отсутствие чётких ответов они и бывают биты нетерпеливым обывателем чаще других наук.

II

Пожалуй, самым некрасивым образом с сейсмологией обошлись в этом году в Италии. Глубокой ночью 6 апреля 2009 года там случилось землетрясение магнитудой 6,3, признанное наиболее разрушительным за 30 лет. Сильнее всех пострадал городок Л'Акуила к северо-востоку от Рима: погибли 309 человек, тысячи остались без крова. Катастрофе предшествовал период аномальной сейсмической активности, что побудило итальянские власти созвать консилиум из ведущих учёных. Протокол заседания, состоявшегося за неделю до трагедии, не вёлся, не последовало и официального заявления. Зато была пресс-конференция Министерства гражданской защиты и местных органов власти, на которой журналисты и жители Л'Акуилы услышали следующее: «Нет никакой опасности, ибо происходит постоянный сброс энергии».

Обыватель, шокированный смертью близких и привычно обозлённый на правительство, сколотил ассоциацию «309 мучеников» и подал в суд. Прокуратура поддержала обвинение, и в октябре 2012 года семь человек — учёных, руководителей институтов, сотрудников министерств — были признаны виновными в непредумышленном убийстве и приговорены к шести годам тюрьмы, хотя прокурор просил четыре, а также к выплате компенсации и запрету занимать определённые должности. Мол, им поверили по меньшей мере 29 человек, собиравшихся уехать из Л'Акуилы, но оставшихся дома и в результате погибших.

Решение вызывает вопросы уже с юридической точки зрения, однако нам сейчас интересно другое. Вышеприведённое заявление научно неверно: сброс энергии ни о чём не говорит. Но дело вовсе не в том, что учёные ошиблись с интерпретацией данных. Дело в том, что современная сейсмология принципиально не способна предсказать землетрясение — ни место, ни время, ни магнитуду. Можно говорить лишь о какой-то вероятности, что в тот или иной период примерно в таком-то районе как-то тряхнёт. Но поскольку совесть ещё есть, от подобных «прогнозов» большинство учёных воздерживается: и так ясно, что в сейсмоопасной зоне время от времени что-то случается, а точнее сказать нельзя. Например, говорят о том, что после землетрясения Тохоку у берегов Фукусимы следует готовиться к мощным афтершокам. Но когда ударит, не знает никто (кстати, стоит упомянуть, что это самое Тохоку случилось вовсе не там, где его ждали). Не по жабам же гадать, верно? Хотя по приливам, говорят, это делать можно.

Но землетрясения — это так, частный случай. Процессы, происходящие в глубине родной планеты, не поняты настолько, что в скором времени геология может принять несколько иную парадигму, дополняющую теорию тектоники плит (имеющую, кстати, и другие слабости) объяснением вертикального движения в мантии.

Всё, что сейчас могут сделать геологи, сейсмологи и вулканологи, — это прежде всего окружить планету датчиками и анализировать, моделировать, а ещё бурить и бурить.

Но обывателю на эти соображения наплевать. Один из наших читателей так и написал: «Наука должна найти способ остановить тектонику плит». Должна — и точка!

III

Похожая ситуация с климатологией. Точнее, с самой «горячей» её темой — глобальным потеплением.

Хорошо, беспокойство по поводу землетрясений можно понять. Но что обывателю до этой сугубо научной тематики? Какая вам, собственно говоря, разница, что за тенденцию углядели европейские и американские (прежде всего) учёные, которые возятся со столбцами цифр, поступающими с метеостанций? Вас беспокоят их гранты? Вас раздражает их призыв сокращать выбросы углекислого газа? Так ведь не у вас отбирают эти деньги и не вас просят принимать программы развития альтернативной энергетики на государственном уровне.

Но споры на отвлечённые темы — самые жаркие. Когда телу хорошо, душе неспокойно. Как там поживает американская армия? Что у нас с тёмной материей? Почему до сих пор не введено принудительное спаривание самых генетически многообещающих человеческих особей? Какого чёрта вы опять оклеветали христианство? Каждому хочется раздуться до размеров Вселенной и отобрать у Господа Бога его молнию.

И снова мишенью в вопросе глобального потепления становятся неполные данные, трудности с моделированием и ошибки с прогнозированием. И вновь обыватель не хочет замечать, что климатология пока лишь пытается организовать наблюдение (а наблюдать надо очень долго — столетиями, а ещё лучше тысячелетиями) и научиться моделировать и прошлое, и будущее максимально точно (достаточно вспомнить, какую головную боль разработчикам моделей доставляют аэрозоли, и что мы до сих пор не знаем наверняка, как климат реагирует на углекислый газ). Вместе с тем наблюдения постоянно преподносят сюрпризы вроде бирадикалов Кригее, остаются пробелы в представлении о теплообмене Мирового океана, открываются новые связи, некоторые процессы только-только начинают как следует измеряться и картографироваться. Но самое главное — климат настолько сложен, что до сих пор трудно понять и объяснить даже наиболее масштабные события в истории планеты, то есть сравнительно резкие перепады среднемировой температуры, приводящие то к ледниковым периодам, то к повсеместной жаре.

Одна из самых интересных тем уходящего года — это связь глобального потепления с окказиональными, но чересчур уж сильными холодами. Усилиями нескольких независимых исследовательских групп построена сложная модель взаимодействия разных климатических подсистем, в которой главную роль играют евразийский массив суши (особенно Сибирь), струйные течения в атмосфере и обнажающаяся Арктика.

Доводов в поддержку гипотезы глобального потепления и его антропогенного характера получено в 2012-м множество. Замечено, что следующий ледниковый период почему-то отсрочен. Доказан устойчивый рост количества тепла в океане и показана связь этого явления с потеплением атмосферы. США и Европа пережили аномально тёплую весну, Северное полушарие в целом — лето, Гренландия таяла сильнее обычного. Арктический лёд поставил неприятные антирекорды. Антарктида слегка увеличила площадь морского льда (из-за розы ветров, по-видимому), а на западе континента зарегистрировано тревожно быстрое потепление. Слишком частые экстремумы вызывают обоснованные подозрения. Да и в целом обращается внимание на то, что старые прогнозы, делавшиеся на основании тех же допущений, которыми оперирует современная климатология, оказались жуть какими точными. Не стоит сбрасывать со счётов и процессы, которые способны в той или иной степени маскировать потепление.

Но рассуждать о теории заговора, конечно же, намного интереснее. Вот скажите, кому этот самый заговор выгоден? Альтернативной энергетике? Ну что ж, сравните бюджеты компаний, поставляющих солнечные фабрики, с доходами нефтегазодобывающей промышленности. Каким-то политикам? Но США так и не ратифицировали Киотский протокол, а новый договор, подразумевающий дальнейшее сокращение выбросов парниковых газов, до сих пор не принят. Более того, Киотский протокол, при всей его важности, смехотворен и не гарантирует сдерживания грядущей жары. Учёным, которые не знают, где ещё взять деньги на гранты? Этот убийственный аргумент подразумевает полнейшую безмозглость и грантополучателей, и грантовыдавателей и в комментариях не нуждается.

На самом деле глобальное потепление не выгодно никому. Оно подразумевает, что мы все должны встать с пятой точки, перестать воровать и потреблять, поменять отношение к планете и полностью перестроить всю инфраструктуру нашей великой и жалкой цивилизации. Робкие учёные время от времени напоминают, что это вполне можно сделать (кстати, совсем не обязательно зацикливаться на углекислом газе). Напоминают, что экономически выгоднее начинать борьбу с потеплением, защищать биоразнообразие и готовиться к новому переселению народов уже сейчас, пока не поздно.

IV

Как видим, при всём обилии новостей ничего революционного в науках о Земле не произошло: всего лишь уточняются методы наблюдения и анализа. Эта кропотливая работа обывателю незаметна и непонятна.

Расскажу вам на эту тему один анекдот. В 1970-е годы великий философ Мераб Константинович Мамардашвили, уволенный из «Вопросов философии», был принят на работу в Институт истории естествознания и техники. Два года спустя он, как добропорядочный научный сотрудник, представил начальству трактат «Стрела познания», которым обеспечил себе место в истории мировой философии, — после чего с ним распрощались «за невыполнение плана».

Мораль проста: обывателя не интересуют ни философия, ни наука. Он стремится реализовать своё внутреннее состояние — так, как будто это состояние внешнего ему мира. И сельским леди и джентльменам всё равно, что при этом подвернётся под руку: политика, идеология, искусство или наука.

P. S. 2013 год обещает быть самым жарким в новейшей истории. Готовьтесь.